Песни вельвы. Часть 3. Глава 41. Радхонит.

Много водицы светлой Дана дарует своим детям. Полны реки текут из ее груди, глубокие озера ее лоном раскинулись посреди Гор Белых, Гор Священных.

Славянская фибула. 8 ст.

Не везде конем проехать получится, зато почти везде можно лодкой-выдолбленкой из царь-дуба проплыть. Если не широкая река, то речушка малая да болото попадется на каждом шагу. Это все память. Память о море славянском Амадоке.

Горделивыми селезнями челны ловят волну быструю. Можно на тех лодках проехать через всю землю Артанскую, к любому городу доплыть. Не только с Небесами дуб-ведун соединяет, но и людей между собою связывает.

Перекресток торговых путей эти пространства, раскинувшиеся на пути караванов из далекого Сина и Азии до Северных земель и самого Византия горделивого.

Вольна, обильна земля племен хорватських, волынських, дулебских. Давно не тревожат ее авары-обры. Кнази не собирают больше для дань-подать со своих людей для высокомерных пришельцев. Не шлют мужчин славянских в войско ихнее, чтобы впереди аварцев стояли закрывая тех от врага в битве. Сами собой правят. В каждом городе, в каждой славинии свой совет старейшин.

Да и с христианской Великой Моравией договор крепок. Много уже лет отправляют дружеские моравские правители славянские своих мастеров по металлу и камню, чтобы крепости ставить в славиниях вольных волынян, дулебов да ховатов, мечи ковать и изящные подвески для жен славянских мастерить. Мастера же, как приезжают так и остаются. А ученики их обучаются и сами уже и стекло варят, и каменья драгоценные в изящные оправы вставляют, и мечи острые делают, и стены оборонные для градов поднимают.

И стоят города вольные, что крепости — стены высокие. Над ними, только небес синева бездонная. Лишь облака заглядывают за колья острые.

Если с неба осеннего глянуть на землю эту магическую, Даной Светлой облюбованную, то увидишь красу бескрайнюю — чисто аксамит [1] багряный, драгоценный. Темно-синими змеями кружат по нему, рисуя узоры замысловатые, реки большие и малые. Перлами дорогими озера с водой чистой, прозрачной, щедрой рукой Даны рассыпаны. Легли вышивкой серебряной, нитью золотой дороги торговые меж городами, да тропы меж деревнями. Коричневым золотом лежат поля, уставшие от плодоношения, лесами словно золотой филигранью обрамленные.

А на вершинах белых холмов, драгоценными опалами переливаются, огнями негасимыми, святилища славянских богов. У подножья же их, темными сапфирами, в самую глубь земли уходят окна-колодцы Макоши.

Скоро, скоро будет сброшено одеяние лиственное. Опустится на землю белоснежный пух лебединый Даны, укроет подвластный Богине мир от морозов лютых. Скует Мара грозная воды светлые. Только Макошины воды колодезные, глубокие, темные не под силу ей удержать в своих рукавицах ледяных. Две сестры силою давно не меряются. Почто мерять бесконечность с вечностью?

А пока.. пока по ночам только изморозь седая на последние травы наброшена. Да пауки меж ветвей поспешно паутину-пряжу в клубочки сматывают, чтобы Макоше на ее куриный праздник, на ночные женские тайны принести, по углам раскидать.

И если к воротам городским дороги ведут белые, то к самым святым местам только на лодках путь есть. Самые главные святилища окружены водами быстрыми в земле Артании.

Поэтому Дана не только водица светлая, благословляющая, питающая, но и пути открывающая Мать путешествующих по рукавам длинным ее наряда синего. К святым местам супроводница.

Потому и жрицы ее девы светлые, когда танцуют рукава до полу опустят и кружат, чтобы дожди шли вовремя благодатные, а реки из берегов да не выходили, посевы не разоряли. Поют сладкоголосые благословениями, чтобы ладьи быстро с товаром да воинами шли, нигде не переворачивались. Ну, а кому еще чего, все могут длинными рукавами девы синеокие в жизнь привлечь. Да только тайна эта, только им принадлежит. Всем другим она заказана. Не каждой, ой не каждой браслет на запястье может быть надет русалийный. Но не о том сейчас речь….

Чем ближе к великому граду Плиснеськ, тем больше людей идет, скачет на лошадях, едет в телегах по дороге. Тем больше лодок снует по рекам с товарами да паломниками.

Этот город на холме притягивает к себе, как магнит. Пусть он не главный в обширных владениях племенного союза белых хорватов. Но здесь, в священной роще, стоит Алатырь-Камень-Бел-Горюч-Всем-Камням-Отец, источник силы могучей, которой конца нет. А под ним око Велеса, озеро синее в небо на своего братца, Перуна молниеносного смотрит. 7 ручьев Даны светлой бьют из под холма Плиснеськ для ритуалов тайных.

А для знающих на другом конце Макошин ключ притаился. Всем Богам место здесь есть, все своим благословением присутствуют.

На перекрестке между мирским и небесным Плиснеськ стоит в объятьях реки, по которой ладьи-водомерки туда-сюда снуют.

Из города Крака-Дракона в Киев-Куяву через него ведет путь, чтобы дальше по хазарским землям в далекий Хорезм, Инд уйти. В китайского Сина упереться Стену Великую. А кому Византия по нраву, а за ней страны жаркие, то могут по рекам до самого моря Черного дойти. Да и балты с северянами сюда давно сюда дороги протоптали. Где по рекам, а где по лесу, где по полям, а где по холмам-грядам разворачиваются усиками цепкими вьюнка, сворачиваются ужами пути-дороги.

Реконструкция Плиснеська.

Всего день да ночь пути от Плиснеська древнего до Великого града Бога Солнечного Ярська. Дома бога яростного и воинственного и его жречества грозного, куда нет доступа никому, кроме славян в своих богов верующих.

У волхвов Ярська в пещерах каменных можно исцелиться, совет получить и будущее узнать у тех, кто даром пророчества обладает.

У жриц в пещере Лона-Матери-Земли получить весточку от предков. Да Души Детей позвать из Ирия. Приманить молитвами особыми, кто о материнстве мечтает. Да судьбу свою узнать от волховинь седых.

А кому дары богам особенные принести, то пара дней пути до трех Священных Гор, где отшельники на вершинах сидят, победы да поражения кназям предрекают. Женщинам же здоровье и замужество счастливое даруют. Благословляют Солнцем на Востоке и проклятия шлют врагам на Западе. Огню Сварога, мечу Перуна, Велеса косице хлеба крестовые пекут.

Вот и наши герои уже совсем неподалеку от Плисьнесько. Лес осенний укрыл их сон шелестом-колыбельною.

Плохо спала Милослава, ворочалась. То казалось ей, что Бьярт теплую ладонь на грудь положил. То просыпалась от видения, где Варда жарко шептал слова любовные на языке его ромейском, а она все понимала. То в небесах на драконе с Томашем в лунном свете неслась в страны дальние, заморские.

Нет, не спится магичке. Слышит она шепот в листве шорохе. Чует течение энергий невидимых, но сердцу ведающему знамых. Надо идти, надо идти. Туда где лента реки меж деревьев полозом скользит. Нужно туда, нужно туда — внутри все кричит.

Никому нет дела до дел ночных вельвы. Сторожа, что Бьяртом поставлены, не рискнут остановить магичку. Никто не хочет услышать от нее шипение змеиное или крик совиный. Кто знает, что у этих ведьм на уме. Лучше молча проводить взглядом и не шевелиться. Сделать вид, что не знаешь про ее дела ночные.

Тихо, неслышимо, невидимо ступают ноги вельвы. Носок — пяточка, носок — пяточка. Твердо магические шаги упираются в землю, чтобы душа взлетела, виденье открылось.

Переместила внимание Милослава в переносицу. Вдыхает запах масляный, магический. Вьется тонкая ниточка между стволов лесных. Туда, туда надо идти…

Но вот запах человеческий в нос ударил. Мужской, резкий, смертью пахнущий. В уме образ промелькнул — рука на кинжале с ручкой костяной резной.

И еще один запах меж деревьев течет-клубится. Мускусный, странный, манящий. Окутывает ее и будто кот к ее ногам ластится, мурчит, на руки просится.

Ступни словно к земле приросли. Идти дальше нельзя. Но и медлить нельзя.

Присела Милослава в тень от дерева меж корней. Вдох-выдох, вдох-выдох. Руны в животе дыханием пробудила. Руну хозяйки Ванахейма Фреи Лагуз, из лона в солнечное сплетение вытащила, в горло ритмом отправила, песней неслышной выдохнула. Хеку, фьюильги призвала.

И вот уж стоит перед нею тень-куница-призрачная, ждет приказаний.

Лунным лучиком вспорхнула вёльва сознанием на спину своей фьюильги. Меж корнями деревьев пробирается невидимо для человеческого глаза.

И видит дева магическая мужчину, что меч наготове держит. И другого, с большим ножом. А с ними еще несколько притаились в тенях.

Ах, задумали они не доброе. Да привычное, по временам нынешним. Купцов из дальних стран ограбить, любо дело для многих. Если бы не запреты совета старейшин, давно бы земли местные покинули караваны. Но когда запреты города, были законом для леса? Чья рука сильнее и быстрее, чей меч крепче, чей нож острее, тот и верх возьмет.

Понесла сознание вёльвы куница-бесстрашная. По направлению мыслей и взглядов, жадных до чужого добра ночных дел мастеров, невидимая несется.

Так вот откуда запах тот странный, манящий доносился, за нос магичку вел.

Возле почти угасшего костра мужчина сидит, но глаза закрыты. Из под остроконечной шапки дорогого бархата, два локона черных от висков на плечи спускаются-вьются. Складки глубокие пролегли от носа к губам. Много печалей он в жизни видел. Множество морщинок в уголках глаз притаились — много улыбался, пусть и быстротечным, радостям.

Спит-дремлет радханит иудей. Его двое подручников под кустом храпят. Под телегой с мешками, еще трое прихрапывают.

Какое дело вельве до них. Одним купцом больше, одним меньше. На ее жизни это не скажется. Или скажется…

Сияют карбункулами глаза куницы, девы-призрака. Вдыхает она запах незнакомца манящий.

Внезапно Милослава захотела проникнуть в сны торговца-чужестранца. Посмотреть, что он видел в этом мире, куда путешествовал. Ну хоть на мгновение.

Помнила она Варды город заморский. Так почему же не заглянуть в еще какие-нибудь страны неведомые.

Мелькнуть лунной тенью в паутину сновидческую, дело обыденное для опытной магички.

Скалы Ашеры. Место жертвоприношений.

Видела Милослава море северное цвета металла оружейного. Качали ее волны моря варингова серое-синего бархата. Да только таких ярких бирюзовых вод шелковых, кружев бело-пенных бурлящих у берега, как во сне купца радханита, никогда не встречала.

Ярко светит солнце над землями словен, да только такого яркого, опаляющего жара не ощущала никогда в своей жизни вёльва-словенка.

Разбежаться бы окунутся в эти воды изумрудные, теплые. Спеть песню звездам в них отражающимся по ночам, взлететь на волне в полнолуние, надеть на себя наряд из пенного кружева…

Память Души… кто же ее сотрет, коли она глубоко прописана. Если не танцевала бы на берегу среди скал желто-охряных когда-то Душа, разве охватило бы ее желание снова испытать это? Если бы не была частью ее памяти магия древняя далекой земли, разве не оставила бы ситуацию разворачиваться своим чередом.

Нет, не хочу отдавать эту страну в руки ночным охотникам за тюками с товарами заморскими. — подумала Милослава. Не даст она этого незнакомца на поживу ночным разбойникам. Хочет услышать его рассказы о дальних странах не во снах-маревах, а наяву.

Протянула магичка нити тонкие по округе, ищет за чье бы сознание ухватиться. Вот нащупала.

Пронеслась над почти погаснувшими углями тень огромная, совиная. Ухнула так, что языки пламени взвились и осветили лицо мужчины возле костра.

Вздрогнул от резкого звука мужчина, рукой ножа рукоятку на поясе крепко обхватил. Вслушивается в темноту. Глаза опять прикрыть можно или…

Кольнуло сердце, насторожилось. Дом вспомнился далекий. Тоска нахлынула.

Растер руками лицо заморский гость. Пол ночи прошло, крылом совы сон сметен. Вдохнул глубоко запах ночного леса осеннего.

-Дома нет такого запаха. — подумал радханит- Да и осени-зимы как таковой нет. Есть лето жаркое, где бури песчаные, джиннами яростными гонимые. Есть короткая зима дождливая. Но и жара и дожди всего лишь мелькают между благословенными месяцами тепла мягкого.

Да только вечно в пути купец. Вечно в погоне за прибылью не для себя, а для рода-племени. Всегда между жизнью и смертью по грани ходит. Ни семьи нормальной, ни спокойствия.

В мыслях-воспоминаниях о доме далеком идет между деревьями радханит, но и бдительности не теряет. Опыт жизненный всегда настороже быть обязывает.

-Бошка, ты давай за радханитом носатым.- тихо шепнул Храбр. -А мы с этими справимся.

Вжалась в корни дерева Милослава. Слышит звон мечей, хриплые вскрикивания мужские.

Ооооодин! Ооооодин! — орут северяне, что купцом были наняты.

А из тьмы неожиданно эхо отозвалось — Ооооодин!

Да только не эхо это. Это из отряда Бьярта призыв викинги услышали. На помощь уже спешат своим братьям по вере и битве.

-Не двигайся, иначе горло перережу — холодная сталь острого клинка прикоснулась к шее радханита. -Кошель твой сюда давай, отвязывай от пояса. И руку не тяни к мечу. Если коснешься его то покойник считай. И молча все это, молча.

Медленно развязывает шнурки на поясе купец. Да вот только карма на то она и карма…Прямо у ног мужчин, в темноте, ими незамеченная, вёльва оказалась по воле божественных Дис.

Вдруг внутри у Милославы поднялось громкое “Мое! Мой радхонит, пахнущий мускусом. Мой! Не смей угрожать тому, что мое по неведомому праву.”

А тело и отреагировало, словно само по себе, без управления умом. И летит уже яростный удар под колени разбойнику из темноты.

Купец не теряя ни секунды выхватил меч. Да и Бошка был проворен. Выкрутился ужом, вывернулся и в темноту сбежал.

-Женщина? Меня спасла женщина. Хуже не придумаешь. Еще и сейчас начнешь мовить, что ты меня спасла, теперь я твой должник.

-Пока ты мне жизнь не спасешь, долг будет. По законам воинским. — ответила Милослава.

-Жизнь за жизнь, так положено среди мужчин. А женщины тут причем? Да ладно. Я Яков бен-Исаак.

-Милослава.

-Магичка?

-Вельва, кривс и…

-Дай угадаю…Словенские боги? Язычница?

-А ты чем отличаешься? Слышала я про вас. Один богу молитесь. Считаете его главным в мире. Так и у нас Изначальное Творящее Начало Одно, а свои облики проявляет через разные лики.

-С женщинами не спорю на такие темы. Они не способны к понятию божественного. Их дело дом, дети и подчинение мужчине. Это и есть ее молитва богу, ее предназначение.

-Значит я не выполняю свое божественное предназначение, если хочу путешествовать и увидеть мир? Если хочу понять как он устроен и как божественные потоки между собой переплетаются создавая наш мир и нашу жизнь?

-Если бы не долг жизнью, я бы с тобой даже не разговаривал. Хотя с какой стати мне считать, что я женщине что-то вообще должен.

-Потому что я женщина? Я ничего не значу потому, что я женщина? — повысила голос Милослава и зло топнула ногой.

-Ты снова сунула свой нос в мужские дела? — из темноты раздался хриплый голос прерывая диалог, который уже начинал превращаться в ссору.

-Бьярт. Скажи ему кто я и что мне никто не указ.

-В северных землях, где сейда законы священны — да. — Бьярт вышел из темноты. — Здесь на этих землях не уверен.

-Яков бен-Исаак. Купец радхонит. Мы немного отстали от каравана идущего к Плиснеську. А тут разбойники, почти под стенами города. Куда только совет старейшин этой славинии смотрит.

-Ярл Бьярт. Идем в Константинополь. А это моя бывшая жена Йеруна, а сейчас вольная птица Милослава. Она же вельва северная, она же кривс балты по праву ключа, потомок аварских каганов и кназей с берегов Данапра, она же…Вообщем она много имен и обликов имеет. Гремучая смесь, поверь мне как тому, кто ей клятву брачную давал в свое время. Светлая душа она или темная я не знаю. Но из пут магических точно может вывести на свет. А вот с человеческими делами у нее сложности. Умеет нос сунуть туда, куда бабе не нужно соваться.

-Она мне жизнь спасла ударом ловким.

-Думаю, что не ты первый, кто ей жизнью обязан. И не ты последний… Да что же мы о бабе все разговариваем. Пути-дороги мужское дело. Присоединяйтесь к нам. Вон богиня Соль уже готова в небо колесницу направить. В дорогу!

И, крепко взяв Милославу под руку, по дороге к лошадям зашептал в ухо:

-А ты моя красавица, еще одного почитателя своих талантов нашла? Я не муж тебе, чтобы указывать, да только у иудеев-купцов свои правила. Будет он на тебя свысока смотреть всегда, потому что не его ты веры. Даже рабой к себе не возьмет. Разве что на рынок невольничий на восток дальний. Та раба, что тут марку стоит (204 грамма серебра), там в пять раз дороже. А за красавицу, как ты, и все 200 марок (40кг) отвалят серебра. А за ведающую знахарку… может ничего, а может…

Милослава вырвала свою руку и чуть не зашипела полозом на Бьярта.

-Много ты знаешь о других верах? Много ты знаешь о том, как мир магический устроен? Много ты знаешь чего я хочу, а чего нет? Опять за меня мужчины решают кто я и как жить обязана? По вашим правилам говоришь играть? Посмотрим. — не оборачиваясь вельва в гневе быстрым шагом пошла вперед.

-Строптива, своенравна, красива, магична — Бьярт смотрел ей вслед с восхищением. — А ведь и иудею голову вскружит если захочет. Вон и византиец уже с нее глаз не сводит, хоть и пытается в четки глаза спрятать. Сколь еще мужчин потеряют свои сердца на ее дорогах? Но он то, слава Фрейру, уже свободен от ее женской магии. Или нет?…

Сворачивает свои крыла последняя ночь путешествия долгого. Скоро заря откроет врата небесные начиная новый день. Ждет наших героев град Плиснеськ. Место, что дорого моему сердцу по памяти древней Души. Огромный город средневековья, занимавший от 150 до 250 гектар земли и уничтоженный князем Владимиром, названным впоследствии святым. Не знаю, может ли быть святым тот, кто морем крови залил города белых хорватов и огню предал города червленские? Но это мое личное отношение к князю. Кто я, чтобы осуждать пути истории? Но душа болит, словно вчера это было. Поэтому хочу провести вас тропами моей памяти. То, что было стерто со страниц летописей древних, вернуть.

Примечания:

1.Аксами́т (от греч. εξα — шесть + μιτος — нить) — устаревшее название плотной ворсистой, часто узорчатой ткани из шёлка и золотой или серебряной нити, напоминающей бархат. Чтобы выдержать тяжесть металлических нитей, ткань формировали из шести нитей — двух основных и четырёх уточных, отсюда и греческое название. Узор на ткани делали с помощью кручёной золотой или серебряной нити. В более широком смысле слова аксамит — любая драгоценная ткань. Упоминается в «Слове о полку Игореве».

2. Алатырь-камень. Так же Алаборь, Алабырь. Согласно точке зрения В. В. Мартынова, алатырь происходит от иран. al-atar, букв. «бел-горюч», то есть эпитет камня является таким образом прямой славянской калькой его названия. Может есть пересечение и с латинским altarium — жертвенник. Или оба слова слились в одно, ставшее обозначением места для сжигания жертв и подношений.

3. Также существовало слово «капь»— изображение, идол, истукан, кумир, «капь или образ некый…». Старославянское капь означает «видение», «привидение», «образ». Отсюда слово «капище».