Талиесин уже собирался выйти за дверь, как громко хлопнули ставни, и в комнату кубарем влетел птенец чайки. Друид выглянул в окно. Над двором замка кружил орёл.

— Ну что, малыш. Спрятался от охотника? — пожилой мужчина провёл рукой по пышной бороде и улыбнулся.

Птица открыла рот и показала язык.

— Ты хочешь оскорбить меня? А ведь я могу и жезлом тебя выгнать отсюда прямо в лапы твоему врагу.

Но чайка уже бочком подбиралась к блюду с остатками жареной рыбы.

— Ты просто голоден?

Не слушая вопросов, птица жадно глотала куски пищи.

— И какую же весть от богов и духов ты мне принёс? Может, расскажешь, когда поешь?

Но малыш после еды устроился на спинке кресла, зевнул и прикрыл веки.

— Значит, мне ждать гостя, которого я должен накормить и дать ему пристанище? И кто этот неизвестный?

Но чайка уже закрыла глаза и сделала вид, что не слышит вопросов.

— Окно я оставлю открытым, чтобы ты мог вернуться домой, к морю. Только не нагадь на кресло. Покажи пример моему неизвестному, пока ещё, гостю.

И, напевая себе под нос какую-то мелодию, друид отправился по своим делам. Но дела его нам известны. Сегодня в священном лесу проходил конкурс поэзии, где молодые барды будут состязаться в искусстве прославления битв и героев.

Я был там, где земли и неба нет.

Я был тьмой, исторгнувшей из лона свет.

Я был самым первым творением,

Изначального импульса благословением,

Лучом новой звезды,

Волной первой реки,

Нежной каплей дождя

И бутоном цветка,

Первым словом любви

И последним прости.

Власть и казнь — это я.

Друг и враг — это я.

Нищета и болезнь,

И проклятия песнь,

Страсть и грех — это я.

Чистота, доброта,

Три небесных луча,

Ритм судьбы колеса,

Жизнь и смерть — это я.

Небеса и Земля,

Свет и тьма — это я.

Но не думай, друг мой,

Что ты создан иной.

Ты и я — пустота,

Что явила себя

Через ночь, через день,

Через свет, через тень,

Через силу мужчин,

Через слабость дитя,

Через руку любимой, обнявшей тебя,

Через первую боль,

Через первую страсть,

Через друга поддержку, не давшую пасть,

Через сладость побед,

Через горечь утрат,

Где кострище вершит погребальный обряд,

Через радость и боль проявляет себя,

Истекая вовне, уходя в никуда.

Бесконечная тайна вне времени

Пустота разрешилась от бремени.

Светом и тьмой,

Мной и тобой.

Круг друидов-бардов молчал. Никто не знал, как отреагировать на столь странные стихи юноши, которого, к тому же, никто в их местах не знал, как, впрочем, и его учителя-друида, на которого тот ссылался.

Это не была поэма, прославляющая богов и героев. В ней не было ни слова о великих битвах и королях. Они ощутили и увидели волну, которую создавали стихи, но не смогли уловить до конца её суть. Поэтому все ожидали реакции судей. Но те не спешили огласить своё мнение.

— Мы объявляем перерыв, чтобы принять решение и объявить, кто прошёл в следующий круг.

— Рйан, ты думаешь, никто не догадался, что я девушка?

— Никто, иначе тебя бы сразу выгнали.

— Медальон, что ты мне дал перед соревнованием, он стал такой горячий, пока я читала свой стих. Мне казалось, что он прожжёт мою грудь насквозь.

— Это всего лишь твоё волнение. Ты была потрясающа. Ты видела, как они все затихли от твоих слов?

— Но может, это потому, что мои стихи не произвели на них никакого впечатления.

— Или наоборот, слишком большое впечатление.

— Эй, вы, двое. Бард, тебя хочет видеть Талиесин, — мальчишка в зелёном колпаке, махал руками и звал к палатке, в которую ушли судьи.

Рйан положил руку на рукоятку меча у пояса.

— Идём. Не бойся. Мы всегда можем умереть вместе. Это легче, чем корчиться от боли на костре.

Когда Дженивер в мужской одежде и Рйан зашли в палатку, двое друидов вышли, оставив главу ордена с ними наедине.

Талиесин сидел в кресле, положив локти на ручки, сделанные в виде крылатых драконов. Над его головой, на спинке скалился вепрь. Щетинки тотемного покровителя охотников и воинов вздыбились, словно он шёл в бой с невидимым противником. Неведомый ваятель очень точно передал ярость и силу животного. Впрочем, драконы тоже не выглядели милашками. Кресло явно было сделано для того, чтобы подчеркнуть власть сидящего на нём.

— Я, Талиесин, спрашиваю тебя, и ответь мне прямо, не утаив ничего. Кто ты, и кто учил тебя слагать стихи? — друид засверкал глазами так, словно хотел испепелить им вошедших до тла.

— О, великий друид, глава ордена и верховный бард. Родителей я своих не знаю. Меня нашли в реке. И волны в ту ночь, были так светлы от лунного света, что мне дали имя Дей.

— Значит, сияющий. Сияющий мальчик… — друид вспомнил утреннее предзнаменование. — Птенец чайки влетел в моё окно. Он жадно съел кусок жареной рыбы из моей тарелки, а потом устроился спать на спинке моего кресла. Не о тебе ли это был знак дитя? — и вслух произнёс:

— Состязание только началось. Я приглашаю тебя и твоего друга быть моими гостями. Вам дадут комнату и горячую воду. А вечером я жду вас к ужину в зале.

— Рйан, отвернись. Мне надо помыться.

— Дженивер, я твой друг. Почему я не могу смотреть, как ты моешься.

— А ещё ты мужчина.

— Ну, ты же не заморачиваешься когда я моюсь.

— Я жрица. Я видела голых мужчин столько раз в доме исцеления, сколько ты себе и представить не можешь.

— Вот это-то меня и беспокоит. Ты не смотришь на меня как на мужчину.

— Я смотрю на тебя, как на друга.

— Но я бы хотел иного.

— Рйан, ты мне нравишься. Но я ещё не готова.

— Ждёшь Бельтайна?

— Да. Я хочу, чтобы Рианнон покровительствовала нам.

— Женские выдумки!

— Я жрица. Или ты хочешь со мной поспорить?

— Нет. Я лучше пойду в конюшню.

— Слить страсть? — Джени ехидно улыбнулась.

Рйан зло хлопнул дверью.

Кувшин с горячей водой. Кувшин с холодной водой. Ковшик и таз. Что ещё нужно женщине, если она давно не мылась.

Дженивер скинула мужскую одежду и сняла с шеи медальон.

— Почему же ты теперь такой холодный. Почему не жжёшь меня, когда я не сочиняю стихи? Рйан сказал, что нашёл тебя в реке и заявил, что тебе лучше будет со мной. Он любит меня.

Словно желая что-то подсказать, медальон стал тёплым.

— Ты живой. И можешь со мной говорить, согреваясь или остывая. Скажи мне, что меня ожидает? Куда моя дорога? Ну вот, опять стал холодным. Не хочешь разговаривать. Ладно, тогда буду мыться.

Медальон лёг на ворох одежды.

— Кто же этот мальчишка? Откуда он появился? — Талиесин взял в руки мешочек из синей кожи журавля с палочками огама, на которых были начертаны знаки деревьев. — Огма, покажи мне, кто он.

Деревянный стержень покатился по столу, завертелся и упал. Друид поднял с пола оракул.

— Яблоня?! О боги, неужели женщина осмелилась?! Нежный овал лица, изящные пальчики на руках, маленькие ступни. Её надо отправить под нож жреца, — друид яростно стукнул по столу кулаком.

Но… Но её поэма. Она необычна. Она о запредельном. Она заставляет задуматься, — Так, сначала ужин!

(Как автор, я бы тут поинтересовалась у читателей: “А мужчины могут принимать адекватные решения на голодный желудок? Или сначала еда, а потом думаем, что делать?”)

— На нём я окончательно решу, какому богу, она должна пойти на алтарь за своё оскорбление собрания друидов.

Талиесин зевнул.

— Но сначала я могу немного поспать.

Друид подошёл к кровати и замер. Посреди сине-красного пледа лежало блестящее в крапинку яйцо.

Copyright©Эжени МакКвин 2018

Читать дальше. Глава 30. Ужин с друидом.

Вернуться к оглавлению

Поделиться в соцсетях